– Я знаю, что должен ждать, когда смогу возобновить лечение. Мои врачи говорили мне в течение последних двух лет: «Ты должен хотеть помощи от людей, которые могут помочь тебе. Ты должен полностью доверять своему врачу, своему психиатру, своей лечащей бригаде ». Я лишь хочу ускорить суд, чтобы возобновить лечение.

– Мистер Миллиган, – сказал арбитр, – позвольте мне ответить вам. Я полагаю, вы ошибаетесь, утверждая, что не можете получить надлежащее лечение в клинике Лимы.

– Послушайте, – сказал Билли, глядя в упор на доктора Линднера, – пациент должен хотеть лечиться, хотеть получить помощь от человека, прежде чем он ее получит. Пациент должен доверять этому человеку. Я не знаю этих врачей. Я не доверяю им, исходя из того, что они мне уже сказали. Мои врачи утверждают, что не верят в мою болезнь, и я боюсь возвращаться туда и ждать суда там, где меня не собираются лечить. Да, меня будут лечить, но от другой психической болезни. Мои врачи ясно дали мне понять, что не верят в множественную личность.

– Таково мнение медиков, – сказал арбитр, – и сегодня мы не готовы к дискуссии, хотя ваш адвокат может представить вашу точку зрения на повторном слушании. И тогда суд должным образом рассмотрит вопрос и решит, является ли Лима подходящим местом.

После слушания писатель и Голдсберри посетили Билли в Лиме. Они прошли через металлоискатель, у них обыскали портфели, затем они миновали две зарешеченные двери и в сопровождении санитара пришли в комнату для свиданий. Вскоре охранник привел Билли.

Это все еще был Учитель. За время двухчасового визита он рассказал писателю о событиях в Афинах, приведших к расследованию по поводу предполагаемого изнасилования, и описал свой перевод в Лиму.

– Однажды вечером обе девушки сидели в холле и говорили о том, что у них нет ни работы, ни денег. Мне стало жаль их – наверное, по глупости. Я предложил им передать в город пачку наклеек на бампер и пообещал заплатить за работу. Половину наклеек они передали, и я заплатил. Через четыре дня девушки куда-то исчезли. Они хотели напиться, пошли в магазин и купили бутылку рома. Мне можно было выходить на улицу только с сопровождающим – членом персонала или пациентом, который мог уйти под расписку, если он был согласен пойти со мной. Мы с Гасом Холстоном пошли на улицу. Кэтрин отметила время ухода. Она сказала, чтобы мы гуляли не более девяти-десяти минут. Мы вышли и обошли вокруг здания. На улице я почувствовал себя неуютно, поскольку в то время «распался».

– Кто появился? – спросил писатель.

– Денни. Холстон, кажется, испугался и не знал, что со мной делать. Он не знал, в чем моя проблема. Прохаживаясь вокруг здания, мы услышали, как девушки зовут Гаса и меня – они называли меня Билли. Когда девушки подошли к нам, они были очень-очень пьяные. У одной в руке была, кажется, бутылка пепси. Она была светлее, чем обычно, наверное пустая. От них пахло спиртным.

Учитель рассказал, как одна из девушек, понимая, что это Денни, а не Билли, прижалась к Гасу и сказала:

– Отведи это недоразумение обратно и приходи к нам.

Гас сказал, что не может прийти к ним, но прежде, чем он и Денни отошли от них, одну из девушек вырвало прямо на рубашку Гаса, и немного даже попало на брючину Денни. Тот отпрыгнул, чувствуя отвращение, и закрыл лицо руками. Гас закричал на девушек. Он и Денни повернулись и пошли в здание. Девушки сначала пошли следом, хихикая и ругая их, потом направились в сторону кладбища.

– Вот и все, что было, – сказал Учитель.

Он не может ничего сказать о Холстоне, но сам он ни разу не тронул ни одну из девушек.

По его словам, восемь дней, проведенных в Лиме, были адом.

– Я запишу, что случилось здесь со мной, и перешлю вам записи.

Когда посещение закончилось, Учитель прошел через металлоискатель с целью проверки на что-либо недозволенное, что могли принести посетители. Он повернулся к писателю и помахал ему рукой:

– Увидимся в конце ноября, на следующем слушании. А за это время я напишу вам.

Писатель попытался увидеться с доктором Линднером и поговорить с ним, но тот ответил по телефону довольно неприязненным тоном:

– Известность не пойдет на пользу его лечению.

– Мы не ищем известности, – ответил писатель.

– Полагаю, нет смысла обсуждать это, – сказал Линднер и положил трубку.

Когда писатель попросил разрешения присоединиться к группе, которая будет знакомиться с клиникой в Лиме накануне ноябрьских слушаний, отдел связи с общественностью разрешил ему. Однако за день до экскурсии ему позвонили и сказали, что доктор Линднер и заведующий Хаббард аннулировали разрешение. Отдел охраны уведомлен о том, что писателю вообще запрещен вход на территорию клиники. На вопрос о причинах запрета помощник генерального прокурора Дэвид Белинки сказал, что администрация клиники подозревает писателя в передаче Миллигану наркотиков. Позднее формулировка причины была изменена на следующую: «терапевтическая целесообразность».

3

30 ноября было холодно, землю покрыл первый снег. Окружной суд в Лиме находился в старом здании, и хотя зал № 3 был достаточно большой, чтобы вместить около пятидесяти человек, осталось много свободных мест. Повторное слушание по делу Миллигана было закрытым, в том числе и для прессы, но за дверью поджидали телекамеры.

Учитель, в наручниках, сел между своими адвокатами. Помимо адвокатов суд разрешил присутствовать в качестве наблюдателей только Дороти, Делу Муру и писателю. Присутствовали также Джеймс О’Грейди, помощник прокурора от округа Франклин, Уильям Джен Хэнс, представитель Комиссии по условно-досрочному освобождению, штат Огайо, и Энн Хенкинер, адвокат-наблюдатель от Юго-Западного центра психического здоровья в Коламбусе.

Судья Дэвид Р. Кинуорти, чисто выбритый, приятный молодой человек со строгими чертами лица, напомнил историю многочисленных слушаний дела, начиная с 4 декабря 1978 года, когда Миллигана оправдали по причине безумия, и до сегодняшнего дня, почти год спустя. Кинуорти сказал, что слушание проводится в соответствии со статьями нового кодекса штата Огайо, параграф 5122, раздел 15.

Предложение помощника генерального прокурора Белинки разделить свидетелей было удовлетворено. Ходатайство адвоката Стива Томпсона о возвращении Билли Миллигана в Афины, учитывая процессуальные нарушения, допущенные при его переводе в Лиму, было отклонено.

С предварительными ходатайствами было покончено, и повторное слушание началось.

Первый свидетель от штата был шестидесятипятилетний психиатр Фредерик Милки, небольшого роста, полный, в мешковатых брюках и свободном свитере, с приглаженными волосами. Раскачивающейся походкой он прошел от стола, где он сидел рядом с Белинки (у которого позднее стал работать техническим консультантом), до места свидетеля.

Доктор Милки показал, что дважды видел Миллигана: первый раз – 24 октября 1979 года, когда пациента привезли в Лиму к нему на лечение, и второй раз – 30 октября, при рассмотрении плана лечения. Ему разрешили полчаса понаблюдать Миллигана сегодня утром, перед слушанием, чтобы посмотреть, изменился ли он за прошедший месяц. Ссылаясь на записи в истории болезни, доктор Милки диагностирует у Миллигана расстройство личности, замкнутость, психоневротическую тревожность с депрессивными и диссоциативными явлениями.

Дэвид Белинки, мужчина с мальчишеским лицом и вьющимися волосами, спросил свидетеля:

– Сегодня он именно такой?

– Да, – сказал Милки. – Он психически болен.

– Каковы его симптомы?

– Его поведение неприемлемо, – сказал доктор Милки, в упор глядя на Миллигана. – Он преступник, обвиняемый в изнасиловании и ограблении. Он не в ладах с окружением, это тип человека, которого наказание ничему не учит.

Милки сказал, что он рассматривал возможность множественности личности, но не видел симптомов этого диагноза. В ответ на вопросы Белинки Милки сказал, что наблюдается риск самоубийства и что Миллиган представляет опасность для других.