Когда Стинциано и Болл потребовали, чтобы Департамент по проблемам психического здоровья штата Огайо привлек независимых экспертов для оценки эффективности лечения, доктор Корнелия Уилбур согласилась приехать в Афины.
В своем отчете она положительно оценила программу лечения, составленную доктором Колом. Она пояснила, что подобные рецидивы часто происходят у множественных личностей.
28 апреля 1979 года «Коламбус диспэч» сообщила:
«ПСИХИАТР СИВИЛЛЫ ОДОБРЯЕТ ОТПУСКА КАК ЧАСТЬ ЛЕЧЕНИЯ МИЛЛИГАНА
Психиатр, которую Департамент по проблемам психического здоровья, штат Огайо, попросил высказать свое мнение по поводу психического больного Уильяма Миллигана, рекомендовала не вносить кардинальных изменений в программу лечения.
В своем отчете Департаменту, сделанном публично в пятницу, доктор Корнелия Уилбур поддержала программу терапевтического лечения Миллигана, в которую до недавнего времени входили частые отпуска из Афинского центра психического здоровья, где он находится на излечении… Доктор Уилбур сказала, что после 13 месяцев терапии в государственных и частных психиатрических лечебницах он больше не опасен. Она рекомендовала продолжить его лечение в Афинском центре.
Она сказала, что отпуска без сопровождения, применяемые как часть лечения, давали сначала положительный результат, но публикации в газетах относительно этих отпусков принесли отрицательный эффект…»
3 мая 1979 года в «Коламбус ситизен джорнал» появилась следующая статья:
«ПОД СОМНЕНИЕМ ОБЪЕКТИВНОСТЬ ВРАЧА МИЛЛИГАНА
Конгрессмен-демократ Майк Стинциано подвергает сомнению объективность психиатра, который рекомендовал лечение для Уильяма Миллигана… В письме к Мейерсу Курцу, исполняющему обязанности директора Департамента по проблемам психического здоровья и задержкам умственного развития, Стинциано пишет, что доктор Корнелия Уилбур не должна давать рекомендации по поводу Миллигана, “поскольку это по ее совету Миллигана поместили в Афины”.
Стинциано сказал, что выбрать доктора Уилбур как независимого психиатра “это все равно, что спросить мисс Лиллиан, какую работу Джимми Картер выполняет в Белом доме”».
11 мая члены филиала Национальной организации женщин в Коламбусе написали на трех страницах письмо доктору Колу с копиями Мейерсу Курцу, Майку Стинциано, Филу Донахью, Дине Шор, Джонни Карсону, доктору Корнелии Уилбур и в газету «Коламбус диспэч». Письмо начиналось словами:
Доктор Кол!
Программа лечения, которую Вы составили для Уильяма Миллигана и которая, согласно газетным публикациям, включает отлучки без сопровождающих лиц, неконтролируемое пользование автомобилем и содействие в организации оплаты прав на книги и кинофильмы, демонстрирует намеренное и вопиющее безразличие к безопасности женщин в окружающем его обществе. Этого нельзя терпеть ни при каких обстоятельствах…
Далее в письме говорилось, что программа лечения доктора Кола не только не учит Миллигана тому, что жестокость и насилие недопустимы, но фактически даже поощряет его «за достойные порицания действия». Авторы письма обвиняли доктора Кола в том, что по его инициативе Миллиган усвоил «подсознательно, но четко, что насилие над женщинами вполне приемлемо, что это приносящий доход и сексуально возбуждающий товар широкого потребления…»
По убеждению авторов письма, «отсутствие клинической проницательности у д-ра Кола говорит о том, что он женоненавистник, и это вполне понятно. Утверждение, что одна из личностей насильника лесбиянка, – явная уловка, чтобы оправдать патриархат… Выдуманная лесбиянка – это удобный, но вводящий в заблуждение, стереотипный козел отпущения, которого можно винить за присущую самому Миллигану мстительную, насильственно-агрессивную сексуальность. Вновь мужчина освобождается от ответственности за свои действия, а женщина становится жертвой».
В результате рекомендаций доктора Уилбур было решено оставить Миллигана в Афинах.
Персонал отделения приема и интенсивной терапии, раздраженный газетным бумом и реакцией Билли, потребовал изменить план его лечения, пригрозив объявить забастовку. Некоторые считали, что доктор Кол уделяет Билли слишком много времени, и настаивали на том, чтобы поручить повседневное наблюдение за больным определенной группе из персонала отделения, а участие самого врача ограничить лишь областью лечения. Опасаясь, как бы Билли не отправили в Лиму, доктор Кол вынужден был согласиться.
Социальный работник Донна Хаднелл составила «контракт», согласно которому Билли обещал соблюдать ряд ограничений. Первое из них заключалось в том, что с его стороны «не будет угроз отчужденности, а так же негативного изменения своего характера и личной позиции, проявляемых по отношению к любому сотруднику клиники». Нарушив этот пункт хотя бы раз, Билли мог лишиться визитов писателя.
В комнате Миллигана не должно быть стеклянных или острых предметов. Никаких общих привилегий без предварительного разрешения утренней смены. Никаких звонков ему, а он может звонить только раз в неделю своему адвокату и дважды в неделю матери или сестре. Посещать его могут только мать, сестра и ее жених, адвокат и писатель. Ему запрещается давать пациентам отделения любые советы, будь то медицинские, социальные, юридические, экономические или психологические; не разрешается снимать со своего счета более 8,75 доллара в неделю. Деньги, находящиеся в его распоряжении, не должны превышать этой суммы. Рисовать он должен только определенное время и только под наблюдением. Законченные рисунки еженедельно отбираются. Если в течение двух недель он будет соблюдать установленные правила, его привилегии будут постепенно восстановлены.
Билли согласился на эти условия.
«Распавшийся» Билли соблюдал правила, чувствуя, что медицинский персонал превратил для него клинику в тюрьму. Он снова терпел наказание за то, чего не совершал. Артур и Рейджен все еще отсутствовали, и большую часть времени Билли проводил у телевизора вместе с другими пациентами.
Первое, что ему разрешили после двух недель строгого режима, – это визиты писателя.
Со времени нападок «Диспэч» Учитель не появлялся. Билли смущало, что он не помнит того, что с ним происходило, и не может сообщить никаких деталей. Чтобы избежать путаницы, они с писателем решили обозначить распавшегося, нецельного Билли как «Билли-Н».
– Все будет хорошо, – сказал Билли-Н писателю. – Я мало чем могу помочь, вы уж простите. Но я смогу, как только появятся Артур с Рейдженом.
3
В следующую пятницу, 22 мая, с писателем все еще разговаривал Билли-Н. Запинающаяся речь, отсутствующий взгляд, общее состояние депрессии огорчили писателя.
– Для записи, – спросил он, – с кем я говорю?
– Это я, Билли-Н, какой и был. Артура и Рейджена все еще нет. Извините.
– Не извиняйся, Билли.
– Мало от меня проку…
– Ничего, все нормально. Мы ведь можем говорить.
Билли кивнул, но выглядел апатичным и каким-то безжизненным.
Поговорив немного, писатель предложил спросить персонал, не отпустят ли Билли погулять с ним. Разыскали Норму Дишонг, и та разрешила прогулку, но лишь на территории клиники.
Был яркий, солнечный день. Они неспешно прохаживались по дорожкам, и писатель предложил Билли пройти по маршруту, которым шел Денни, когда поднялся на вершину холма.
Не зная точно дороги, но чувствуя примерное направление, Билли попытался восстановить, что же случилось в тот день. Все было бесполезно – он почти ничего не помнил.
– Есть место, куда я люблю ходить, когда я один, – сказал он. – Пойдемте туда.
По пути писатель спросил:
– Что происходит с другими людьми в твоей голове, когда ты только частично воссоединяешься? На что это похоже?
– Я думаю, это можно назвать заменой, – сказал Билли. – То, что они называют «общим сознанием». Словно я проникаю в сознание вместе с кем-то еще. Мне кажется, это происходит постепенно… Я не думаю, что каждый имеет общее сознание с каждым, но все как-то постепенно раскрывается… Часто кто-то знает, что происходит с кем-то, но я не знаю, почему и как.